Белль с самого детства задавалась вопросом - что она вообще за человек? Перед ее глазами каждый день появлялись и исчезали удивительные характеры и судьбы, разворачивались захватывающие истории, отпечатанные чернилами по бумаге, сплетались изящно рисованными птичьими хвостами в буквицах судьбы героев и вселенной, а она... она всегда оставалась неуклюжей и "витающей в облаках", той-самой-Белль, смиренным читателем, добровольно отдающей свои чувства во власть пера автора. От форзаца до форзаца девочка проживала десятки и сотни чужих жизней, с каждым уколом запятой впитывала не принадлежащие ей чувства. И всякий раз, оставаясь по ту сторону обложки, она соседствовала с немым невысказанным вопросом: "Кто я?"
Ответы на такие вопросы не приходят сразу, даже если зерна их дремлют в плодородной почве чужих опыта и мудрости; им нужно тепло посерьезнее, чтобы дать ростки, и за этой внутренней весной неотвратимо начала следовать взрослеющая Белль. К сожалению, мир Войны Огров, в котором вырастала юная девушка, вовсе не был благосклонным ни к одной живой душе, но даже когда судьба всех ближних земель настигла замок ее отца, а судьба многих безымянных солдат - ее собственную мать, она, даже беспамятная и убитая горем, не позволила себе развалиться на части и, собрав волю в стальной кулак, отправилась на поиски правды. А после и за спасением для всех земель. С тех пор, как бы сильно судьба не била в лицо, каким бы ужасным ни был день, Белль всегда поднималась, никому и ничему не давая и шанса себя сломать. Она узнала тогда, что способна на многое, и отказала себе в возможности себя ненавидеть, сомневаться в своих силах.
Эта маленькая женщина с храбрым, львиным сердцем ни единожды не пожаловалась на несправедливость бытия и не позволила жалости к себе связать ее по рукам и ногам; что бы ни происходило, она всегда поднималась на ноги, гордо вздергивала подбородок и снова шла вперед. Кто бы ее ни пытался обидеть, уничтожить морально или физически, Белль никогда и не думала даже о жажде мести, не прощая, но и не позволяя себе поддаться сиюминутным разрушающим стремлениям. Гнев для нее был всего лишь неизбежным защитным рефлексом, короткой вспышкой, которая быстро гаснет, но стоит только дать ей разгореться - и вокруг не останется ничего, кроме жирной золы.
Ей никогда не было по-настоящему страшно задавать вопросы и, что немаловажно, получать ответы. Будучи человеком поиска, она готова была пройти пол мира, чтобы узнать то, что считала важным, даже если для этого придется заглянуть в самые темные лабиринты. Но так же часто бывала нерешительной, зная, что каждое действие может привести к по-настоящему непредсказуемым последствиями. Для того, чтобы принять себя и дать себе право на ошибку, у Белль ушло слишком много времени, и по сей день она может часто колебаться, прежде чем скажет свое слово; однако, если решение принято, ничто не заставит упрямую девицу отступить хотя бы на один шаг.
Белль всегда и всей душой верила в добро и умела находить в самом черном сердце крохотный светлый отблеск; даже когда бы все прочие давно отвернулись или, хуже того, решились вынести финальный приговор, она никогда не теряла надежды и стояла бы до последнего, только нужен был повод верить: в то, что все не зря, что потраченные силы не канули в беззвучную пустоту.
Опасаясь этой "пустоты" бессмысленной суетности действий, девушка все же мечтала однажды стать настоящим героем своей истории, и потому всегда старалась найти тот баланс, когда поступок совершается и от сердца, и от головы. Но, к сожалению, второе проигрывало значительно чаще, а потому Белль часто ввязывалась в серьезные неприятности, бескорыстно пытаясь кому-то помочь, или, оглушенная слишком яркими эмоциями, высказывая или делая что-то сгоряча. И если даже собственная смерть ее не беспокоила, то зло и разорение от собственной горячности она бы себе никогда не смогла простить.
Как и ложь. Один из самых коварных врагов человека, стоило только коснуться ее - и заражалось все вокруг; стоило только запустить цепочку внешней лжи, как тут же случится солгать и себе самому, и в конце концов никак не получится обнаружить себя-настоящего. Вранье попросту слопает тебя в конечном итоге и не потрудится вытереть платком алую свою пасть, а ты же в свою очередь перестанешь существовать как личность. Что, по мнению этого резкого на суждения книжного червя, было много деструктивнее и хуже смерти как таковой.
Захваченная поиском, выросшая скорее в книгах, нежели с живыми дышащими людьми, Белль почти всегда бывает ужасной в отношениях с малознакомыми людьми, слишком мягкой до неверного ореола слабости или до грубости резкой, но когда ситуация не требует быстрой реакции и есть минутка поддаться своей медлительности и сделать несколько вдохов, она часто обращается к бережно хранимым образам своих любимых книжных героев и задает себе один вопрос: "Что бы сделал он/она?" и тогда немного, но становится легче. Конечно, это только подстегивает молодую женщину отдаляться от настоящих и невыдуманных людей (кому нужны сложные и непредсказуемые, а порой и опасные двуногие, нередко, к тому же, полные глупостей?), но всякий раз, словно в каком-то старинном танце, она не может остаться в стороне и покидает зону комфорта, чтобы если не совершить какой-то по-настоящему важный или дурацкий, если уж на то пошло, поступок, то хотя бы не остаться в пустоте не-деяния.
К тому же сложно узнать кто ты есть на самом деле, если не делать совершенно никаких усилий, не переступать через страх, лень и нежелание совершать ошибки. И чтобы это работало, просто необходимо быть самоуверенной, порой в чем-то жесткой, всегда идти напролом и идти до конца, оглядываясь только на свою душу и на горизонт бесконечных возможностей и миллиардов путей. Быть в чем-то слишком правильной, а в чем-то преступно податливой и мягкой. Узнавать каждую эмоцию внутри и каждый отклик бешено желающего жить и чувствовать сердца.
Так, постепенно и неторопливо, она собирала себя по кусочкам, завершая один из последних сюжетов витража ярким стеклянным кусочком безусловной любви, которую нашла в сердце одного отвергнутого всем миром чудовища, взаимно мир отрицавшего. Сколько ей понадобилось терпения и сил, и спокойствия, чтобы по-настоящему суметь разглядеть в, казалось бы, беспроглядной тьме души один судорожный отблеск, короткое неверное сияние, готовое истаять в один момент на выдохе. Казалось бы - сложно ли умеючи? Очень. В книгах же все часто так просто и легко - раз, и герой чувствует дикий огонь в груди, и образ прекрасен, и лирика не тронута пошлостью злобы и заточения, и все хорошо, пока шею героя не сдавливает петля разочарования. Тут же разочарование преследовало Белль постоянно, с самого-самого начала, постепенно сменяясь каким-то удивительным пониманием и принятием. И даже несмотря на свою порой непробиваемую бытовую наивность, иллюзий никто не думал питать и в помине, а сам отчаянно стремящийся к разрушению Румпельштильцхен не раз давал понять, что сидит в рабских кандалах у желанного могущества и возлюбленной магии, но Белль каждое утро просыпалась с надеждой на то, что сможет помочь, и однажды свет в его сердце сможет стать сильнее, и хотя бы первым вдохом, но начнется его битва со злом внутри него самого. Их битва, их обоих.
